Вторую неделю подряд телевидение подсказывает, а может быть, и диктует мне тему колонки. В ночь с 10 на 11 мая телеканал «Звезда» показал документальный фильм, который называется «Гибель «Курска». Следственный эксперимент». Фильм прошлогодний, был снят к пятнадцатой годовщине гибели подводной лодки. Фильмов о «Курске» снято много, и авторы всех обещали рассказать всю правду и окончательно расставить точки над «I». Тот, который я посмотрел в ночь со вторника на среду, не исключение. И в нем сообщили то, что мы и так давно знали: сначала взорвалась учебная торпеда, потом сдетонировал боезапас. И этот второй взрыв, мощностью в восемь тонн тротила погубил крейсер и весь его экипаж.
Щемящие сердце кадры, облетевшие весь мир: вот экипаж лодки на пирсе, все еще живы, вернулись из похода в Средиземку. Того самого похода, за который командир «Курска» Геннадий Лячин получил Звезду Героя России. Вот начальник штаба флота вице-адмирал Михаил Моцак поздравляет экипаж с выполнением боевой задачи и возвращением, вручает командиру жареного поросенка. А вот уже предсмертная записка капитан-лейтенанта Димы Колесникова. Вот «Курск» на дне Баренцева моря на глубине 108 метров. А вот прямое включение с борта тяжелого атомного ракетного крейсера «Петр Великий»: командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов просит прощения у матерей, жен, детей за то, что не уберег мужиков, и выходит из кадра.
Сегодня буду рассказывать то, чему сам был свидетелем, в чем сам участвовал. В августе 2000 года, когда стало окончательно ясно, что лодка погибла со всем экипажем, в Мурманск слетелись, съехались, сползлись журналисты, казалось, всех средств массовой информации всех стран мира. Тогда задумался о том, кто мы, журналисты? Стервятники, слетевшиеся на невиданный информационный повод? Зачем приехали? Плясать на костях? Совать микрофон полуживой женщине, только что потерявшей мужа, сына, брата, и просить: «Расскажите, каким он парнем был?» Что делать? Как не перейти грань? Как добыть информацию, оставаясь при этом человеком?
За долгую жизнь в телевизионной журналистике мне довелось повидать многое. Но две самых жутких съемки связаны с «Курском». Сейчас я о них расскажу. Так получилось, что, уговаривая других отстраняться, быть более толстокожими, что ли, сам я пропускаю через сердце то, свидетелем чего становлюсь.
Событие первое. Самый конец октября или самое начало ноября 2000 года. Точную дату можно легко выяснить, но эта точность не играет никакой роли. К этому дню на поверхность были подняты тела двенадцати из двадцати трех находившихся в девятом отсеке моряков. И в тот день на главной площади Североморска прощались с этими двенадцатью. Сотни родственников погибших, приехавших со всех уголков России, тысячи жителей флотской столицы. У всех цветы. Журналисты, конечно. На площадь въезжают двенадцать грузовиков с открытыми бортами. На каждом деревянный ящик, покрытый андреевским флагом. В каждом ящике – цинковый гроб. Над площадью мертвая тишина. Ждем.
Подъезжают два микроавтобуса. Из них выходят президентский полпред в Северо-Западном округе Илья Клебанов, главком ВМФ адмирал Владимир Куроедов, вдова командира лодки Ирина Лячина, губернатор области Юрий Евдокимов и «другие официальные лица». Начинается траурный митинг. Одно, другое, третье выступление: огромное горе… случилось непоправимое… они были… крепитесь… всегда будем помнить… Через 20 минут все заканчивается. Два микроавтобуса покидают площадь. Начинают движение и грузовики. А несколько тысяч человек с цветами остаются на площади.
Несколько секунд они стоят молча, не понимая, что происходит. А потом, в полной тишине, бросаются вдогонку за уходящими с площади грузовиками и начинают бросать на них цветы. Я стоял на площади, смотрел на это, и мне было не по себе. Потом смотрел еще не один раз видеозапись и испытывал вновь и вновь чувство жгучего стыда за тех, кто уехал в этих двух микроавтобусах. Грузовики уехали, люди разошлись, а на площади остались лежать сотни и сотни цветов, которые не долетели до ящиков, или упали с них…
Мы не дали в эфир ни одного из этих жутких кадров. Ну, согласитесь, нельзя ведь этого тогда было делать. Почему? Да без объяснений. Просто нельзя, и все! И мы оказались не одиноки: я никогда не видел этих кадров в эфире наших российских телеканалов. Может быть, все-таки мы не такие уж и стервятники. Или, по крайней мере, некоторые из нас…
А вот вторая история. Может быть, она даже более жуткая, чем первая. Через год лодку подняли, достали и идентифицировали останки погибших, и началась череда похорон. Наша съемочная группа снимала прощание с капитан-лейтенантом Гелетиным. Борька был свой, местный. С ним прощались в североморском Доме офицеров, а хоронить поехали на росляковское кладбище. Разрыли совсем свежую могилу, опустили туда Борьку. Могилу зарыли, поставили временный памятник… И мы увидели, что теперь в одной могиле лежат двое Гелетиных – двадцатипятилетний Борис и его четырехлетний сын Денис, который умер от неизлечимой болезни за месяц до гибели отца…
Вот, что вспомнилось мне во время просмотра очередного документального фильма о гибели атомной подводной лодки «Курск». Все это было перед глазами, будто произошло вчера. Вот и разберись, лечит время или калечит…
Рисунок Алены Галишниковой